В Екатеринбурге суд отложил рассмотрение дела Юлии Савиновских, у которой изъяли двоих находившихся под опекой детей. Представители органов опеки на заседание не явились. Двоих мальчиков забрали из семьи полтора месяца назад — после того, как их мама сделала операцию по удалению груди. По мнению сотрудников опеки, женщина собиралась поменять пол: «доказательства» этого они нашли в блоге, который она вела от имени трансгендера. На самом деле Юлия не собиралась cтановиться мужчиной — уже много лет она счастливо живет с мужем и воспитывает детей. У обоих мальчиков, взятых из детдома, есть нарушения здоровья, но за время нахождения в семье их состояние заметно улучшилось. Следующие три месяца, пока будет рассматриваться апелляция, ребята будут находиться в детском доме — так постановил суд. Юлия Савиновских рассказала The Insider о том, как Дима и Костя появились в ее жизни, как их отбирали и почему она не надеется на справедливый суд в родном городе.
Они отобрали у меня сыновей, потому что какой-то женщине из опеки не понравился мой блог. В следующий раз им не понравится музыка, которую я слушаю, или то, что у меня есть татуировка. Действительно, я не типичная 40-летняя клуша, которая стрижется дома сама. Я спортивная, энергичная и люблю себя такой, какая есть.
Да, у меня активная жизненная позиция. Почему я не могу вести блог? Получается, если бы он был о цветах или о домашней выпечке, никто бы слова не сказал. Они пришли к нам домой, угрозами и шантажом пытались заставить подписать добровольный отказ от детей, несмотря на то, что все пункты договора о приемной семье исполнялись мной блестяще. За все время не было ни одного нарекания, ни одной жалобы на меня как на опекуна. Все медицинские предписания и осмотры я проходила и вовремя сдавала отчеты.
На суде представители опеки сказали, что существует список заболеваний, при наличии которых лицо не может усыновить, удочерить ребенка, принять его под опеку (попечительство), взять в приемную или патронатную семью. В этом списке — различные инфекционные заболевания, а также пункт, на который они ссылаются — якобы я страдаю психическим расстройством. Однако у меня есть справка, что я не состою на учете и под диспансерным наблюдением никогда не была. Я прошла и полное освидетельствование в нашей областной психиатрической больнице на Сибирском тракте. Комиссия в составе четырех человек — медицинского психолога, психиатра, а также двух заместителей главврача — выписала заключение о том, что я не нуждаюсь в психиатрическом наблюдении.
Мой муж выступал свидетелем в суде и рассказывал, как дети жили в семье, как сильно он их любит. Представители соцзащиты спросили, знает ли он, что я состою на психиатрическом учете. Он ответил: «Конечно, я ничего об этом не знаю», — и суд заявил, что у нас в семье недоверительные отношения. Естественно, все это — ложь от начала до конца. Интересы ребенка для них — ничто. Им совсем не важно, что детьми занимались, что они были ухожены и любимы. Простите, но всех помыть, накормить, погулять, ноготочки постричь, книжку почитать, пообнимать — сколько нужно сил иметь, я только сейчас, когда их нет рядом, понимаю, как сильно уставала.
Сейчас мальчики находятся в детском доме, и я точно знаю, что один из них, Дима, ходит в детский сад. В тот самый, куда он ходил вместе с двумя моими биологическими детьми — своими братом и сестрой. Я теперь туда их не вожу, как я могу? Допустим, приду я забирать одного ребенка, а второму скажу: «Прости, мама теперь не мама»? Он же меня заметит и будет проситься на ручки… Получается, я его брата и сестру забираю, а его оставляю? Дети очень тяжело переживают расставание. Мы приходили к ним в детский дом, и психолог для суда написала в заключении, что они привязаны к семье, скучают, просятся домой, любят маму и папу. Однако суд не проявил никакого интереса к этой информации.
Сама процедура получения опеки достаточно сложная, но человек, который в России наблюдается в местных поликлиниках и водит детей в школу, через всю эту бюрократическую систему и ее колеса проходил неоднократно. Чтобы стать опекуном или усыновителем, нужно пройти медкомиссию. Сотрудники медицинских учреждений очень тщательно к этому относятся: например, меня несколько раз гоняли сдавать кровь на гемоглобин, потому что он был чуть ниже нормы из-за женского цикла. Врач спрашивал, точно ли я ем красное мясо — по его словам, это обязательно.
Наконец, у тебя собраны все документы, и ты точно знаешь, за каким ребенком шел в детдом, кого мысленно все это время укладывал спать, но органы опеки мешают его забрать. После всех кругов ада ты приходишь в опеку, называешь им данные, идентификационный номер с сайта усыновите.ру, объясняешь, что делал документы и пришел именно за ним, а тебе говорят: иди ищи среди безнадежно больных детей.
У нас в районе есть специализированный детский дом, где находятся малыши, которым никакая реабилитация уже не поможет: они почти все лежачие, без сохранного интеллекта. А чтобы получить нужного тебе ребенка, приходится устраивать скандалы, просить, чтобы тебе подписали отказ — на каких основаниях и по какому праву органы препятствуют его усыновлению или взятию под опеку. И я такая не одна, из-за резонанса мне пишут очень многие женщины, которые пришли за ребенком, а им говорят: «Медицина не готова», все время находят отговорки. В общем, нарушений очень много, а представители опеки друг друга покрывают и делают что хотят.
Здоровые дети месяцами, годами дожидаются в детских домах, когда к ним придет богатый усыновитель: людям их показывают только за деньги .
Я не знаю, что в головах у этих людей, какими нормами морали они руководствуются. На мой взгляд, происходит вымораживание денег, простите за жаргонизм. Здоровые дети месяцами, годами дожидаются в детских домах, когда к ним придет богатый усыновитель: людям их показывают только за деньги. Бывает, что ребенок провел полгода в детском доме, но никаких медицинских обследований так и не прошел. Получается, по большому счету ты забираешь кота в мешке. Про первого моего сына, Диму, говорили, что интеллект у него сохранен, но потом выяснилось: у него сильно поражен головной мозг. Мне открытым текстом сказали: «Женщина, снимаем розовые очки. Ваш ребенок никогда не получит не то что высшего образования, а, скорее всего, и среднего».
У нас на полном серьезе спрашивали, не на органы ли нам нужен этот ребенок!
Про второго приемного сына, Костю, нам наоборот говорили: зачем он вам? На полном серьезе спрашивали, не на органы ли нам нужен этот ребенок! Мы с мужем тогда ответили: «Вообще-то мы его любить собираемся. Будем ставить на ноги, хотим, чтобы он вместе с нашим биологическим ребенком прошел школьную программу, собираемся дать ему все самое лучшее — то, что любой родитель хочет дать своим детям. Здоровье, образование и, конечно, любовь в семье».
Мои родные дети моментально приняли Диму с Костей, мы даже сообразить не успели. Диме на тот момент было полтора, а нашему биологическому сыну не было еще и года — они были совсем малявками. Никто и не помнит, что их откуда-то привезли. Сейчас дети спрашивают: «Где Димас? Где Костян? Поехали их забирать!». Их считают родными, никакого разделения у нас в семье никогда не было — все на всех, все поровну.
Сейчас все приемные родители живут в страхе. Изымать ребят к нам пришли без объявления войны, на суде предоставили бумажку, что якобы предупреждали меня о проведении проверки — это ложь. Они стерегли около дома, чтобы под каким-то левым предлогом заставить подписать отказ. В воскресенье утром они явились в квартиру и сказали: «Собирайте детей».
В другой семье произошел ужасный случай — воспитательница избила ребенка в детском саду. Его приемная мама написала два письма: в прокуратуру и опеку, и что вы думаете? Мучить стали не воспитательницу, которая якобы ни в чем не виновата, а мать малыша. Хотя остальные дети подтверждали, что воспитательница била ребенка по голове и животу, обвинили все равно маму: мол, она избивала его дома, а сейчас пытается свалить вину на садик. На нее ополчились и органы опеки, и прокуратура.
Одному человеку очень тяжело выстоять против системы, которая существует долгое время. Когда к тебе в дом вламываются, начинают угрожать, шантажировать, ты смотришь в глаза и говоришь: «Люди, вы что же творите?!» А они улыбаются, и все их жесты говорят о том, что они чувствуют себя абсолютно безнаказанными. Им ничего за это не будет.
Это изощренный садизм, конечно. Можно было бы объяснить их поступки профдеформацией, но нет. Когда приходишь первый раз в детский дом, видишь всю эту кучу маленьких пищащих детей, которые хотят на ручки и просят, чтобы их выбрали, хочется по карманам рассовать и всех утащить домой. Я понимаю, через что проходят сотрудники детдомов, но органы опеки ведь даже не ходят туда составлять акты, для этого есть специальная служба. В ней работают люди с живыми глазами — они гладят мою собаку, общаются с детьми, спрашивают, как мы вообще здесь, составляют акты осмотра помещений. Сказали, что у нас тесновато, я ответила — ничего страшного, мы здесь живем, пока холодно, а потом на дачу уезжаем, у нас там двухэтажный дом. Они говорят: «Здорово! Свежий воздух». Эта служба все бумаги передает в опеку, а те только подписывают их.
Нет там никакой профдеформации, зато есть коррупция. У них здоровые дети годами сидят в детдомах и ждут потенциального покупателя. Ребенок находится в тюрьме — маленький человечек, который мог бы уже сегодня обрести семью, но органы опеки держат их и не отпускают. Я не знаю, есть ли у нас шансы вернуть детей, ведь мы даже не знаем, против чего боремся, какие новые «доказательства» всплывут в суде. На областные суды надежды нет никакой, я не верю ни в правосудие, ни в соблюдение законов — уже ни во что не верю, если честно. Я каждый день надеялась, что они просто привезут мне детей и скажут: «Простите нас, забирайте ребят». Но нет, они будут до последнего покрывать друг друга. Мне пришло письмо из Министерства социальной политики: проведена проверка действий опеки, нарушений не обнаружено.
Эти люди не верят ни в бога, ни в черта. Они не спрашивают себя перед сном: «Хороший ли я человек?» Как можно заснуть спокойно, если ты только что искалечил двух маленьких детей? На всех школах приемных родителей говорят: одно дело — ребенок, помещенный в детский дом, другое дело — ребенок, которого сначала забрали из детдома, а потом вернули. Я не знаю, что чувствуют мои дети. Что я их предала, что я их бросила. Почему я за ними не прихожу? Кто сейчас их успокаивает, когда они ночью плачут?
«Они думают, что я их предала». Исповедь матери, у которой отняли детей из-за операции на груди