После гибели российских журналистов в ЦАР многие стали обсуждать, как была организована их поездка, были ли приняты нужные меры безопасности и правильно ли редакция координировала их работу. The Insider связался с корреспондентами из российских и зарубежных изданий и выяснил, каково это — оказаться на редакционном задании в горячей точке и как вернуться оттуда живым.
Дмитрий Пасечник. «Все разговоры о том, что кто-то должен военкорам что-то готовить, неуместны»
Бывший спецкорр НТВ
Надо понимать одну вещь: военные репортеры прекрасно отдают себе отчет в том, куда они едут. Все разговоры о том, что кто-то должен им что-то готовить, а они на это должны рассчитывать, неуместны. К тому же, на военных командировках журналисты зарабатывают больше, чем где бы то ни было. Но чтобы заработать, человек должен знать языки, иметь хорошие контакты и связи, соблюдать основные каноны работы — заранее проговорить с людьми на месте, проверить «на бла-бла», понять, кто они, решают ли они что-либо, могут ли реально влиять на ситуацию. Сбор мнений из разных источников – самый важный этап при подготовке к командировке. Действовать по наводкам через третьи руки — «…вот вам Мухаммед/Мартин/Ибн-Халид, он вам поможет, вы с ним встретитесь и все произойдет…» — это как оказаться на минном поле в зоне боевых действий и попытаться пройти его самому, без карты.
Пакистан. Арест президента Мушарафа, бунт юристов
Во всех поездках я вел себя независимо, при этом понимая, что для собственной безопасности в стране, где идет военный конфликт, я обязан ставить в известность о своем пребывании российское посольство: оставить адрес и получить телефоны экстренной помощи. Ни один грамотный сотрудник дипмиссии никогда не откажет соотечественнику в совете или помощи.
Если хочешь сохранить инкогнито на войне, то не стоит рассчитывать ни на чью помощь — ни российского посольства, ни ООН, ни других организаций. Бывает так, что журналисты решают никому не говорить, зачем они едут в зону конфликта, берут с собой левые аккредитации и любительские камеры, не требующие таможенной декларации на границе. Это огромный риск. Окупается ли он? Журналисты решают сами, будут они за эти деньги рисковать своими жизнями или нет. Решили рискнуть и поехали — значит, очень крутая тема и хороший куш на кону.
Если хочешь сохранить инкогнито на войне, не стоит рассчитывать ни на чью помощь — ни российского посольства, ни ООН
Когда у тебя нет проверенных контактов и информации, что сколько стоит на самом деле, из тебя все будут вытаскивать деньги. Навсегда запомнил свой первый опыт. Я поехал в Ирак за месяц до начала войны. Это была моя первая международная командировка. На месте мне сказали: «За сопровождающего переводчика вам надо платить столько-то денег». Я тогда не знал, что всем надо было платить, и начал бунтовать, что переводчик мне не нужен, я знаю язык. А потом оказалось, что из-за отсутствия тех нужных контактов, в том числе переводчика, я потратил в пять раз больше. А мог согласиться на переводчика, получить аккредитацию и спокойно отработать. Они не только стучали (по службе), но и могли подсказать. Им-то зачем терять деньги, тем более войной уже пахло, в ООН уже потрясли пробирками с химоружием.
В Ираке у меня случился конфликт. Я раздобыл эксклюзив, классно вроде отработал и выдал в эфир информацию, за которую потом пришлось отчитываться и перед нашим МИДом, и перед иракским. Я узнал, что в российском посольстве есть план эвакуации россиян на случай войны. Несмотря на то, что официальная позиция России состояла в том, что мы не допустим войну, нужно до конца отстаивать мир и решать проблемы только мирным путем. К тому же местный водитель мне рассказал, что на определенных такси были специальные бирки на лобовые стекла, видя которые, служба безопасности Саддама Хусейна должна была пропускать их к аэропорту в случае начала военных действий. Я выдал это в эфир. Был большой скандал, меня выслали за это из страны. В посольстве России нам тогда не помогли, за нас некому было заступиться — мы попали впросак. Впоследствии я таких ошибок больше не совершал.
Меня могли легко посадить в тюрьму, иракская сторона сказала приблизительно следующее: «У вас есть сутки, потом мы отбираем у вас аккредитацию и не отвечаем за вашу безопасность». Это можно было воспринимать как угодно — как угрозу, как предупреждение. Мы собрались ночью, взяли машину и тиканули через пустыню на джипе в Иорданию. Самолет летал один раз в неделю, а мы боялись задержаться в стране дольше чем на день.
Когда я приезжал в Афганистан или Ирак во время войны, я искал сопровождающего. В Ирак я заезжал с юга, там как раз прошли британцы, взяли Басру, Умм аль-Каср — мы приехали в разбомбленный город, где не было ни одного журналиста. Российское посольство в Кувейте знало о моем выезде.
Американские войска выдали мне аккредитацию, с которой меня пропускали на блокпостах. И когда я приехал в Басру, первое, что я сделал — нашел редакцию городской газеты. Там был местный журналист, и за небольшую сумму он согласился со мной работать. В итоге за неделю мы сняли несколько очень хороших материалов. Он сопровождал меня, у него были контакты, он даже нашел нам опального генерала, который прятался от американцев. Всегда надо выходить на местных журналистов в любом месте. Необходимо искать единомышленников. Журналисты журналистов никогда не сдают, однозначно.
Всегда надо выходить на местных журналистов. Журналисты журналистов никогда не сдают
Мы неоднократно нанимали сопровождение, например, в Афганистане — ездили по опасным частям страны с джипом и вооруженной охраной. Мне нужно было выехать на территорию, где было нестабильно. Я знаю персидский и афганский языки, в переводчике не нуждаюсь, местные меня предупредили, что охрана нужна: нас возьмут в плен — резать не будут, но для выкупа возьмут. Кажется, через сарафанное радио я выяснил, что для охраны караванов все нанимают британское бюро. Мы пришли к англичанам, показали, что мы журналисты, и маршрут, который нам нужен. Они сказали: «Окей, по этому маршруту достаточно трех человек и джип прикрытия. Берем нашу машину, вашу не «светим», забираем вас из гостиницы и выезжаем». Мы оплатили 12 часов их работы — все официально, взяли документы, справки, потом передали их в бухгалтерию канала.
У нас для таких случаев была касса «на непредвиденные и транспортные расходы». Кстати, мы никогда не держали деньги в одном месте — в гостинице, например. Я приезжал несколько раз освещать ливано-израильскую войну, которую правильнее назвать конфликтом Израиля с Хезболлой. Мы закапывали деньги и с собой носили по чуть-чуть, по $100, по $200. И если бы кого-то из нас взяли в плен, я сразу объяснил бы: «Ребята, у нас есть деньги на выкуп, они спрятаны там-то». Естественно, все это время я попытался бы выйти на связь с посольством, но деньги у меня были спрятаны всегда.
Мы закапывали деньги и с собой носили по чуть-чуть, по $100, по $200
Однажды мы сидели поздно вечером, выпивали после того, как попали под обстрел на ливано-израильской границе. Было несколько съемочных групп — РенТВ, «Вести», «Первый канал», с нами пили британские коллеги-телевизионщики. Мы им показали кадры, как нас атаковали при попытке снять «Меркаву», израильский танк. На этих кадрах прямо рядом с нами все разом взрывалось, обрушался дом, а мы летели на полной скорости на машине, перекинув бронежилеты через дверь, выложив на крышу наши бронежилеты с надписью «Press», чтобы было видно, что едет пресса — может быть, только поэтому по нам не шарахнули, а ударили рядом с дорогой. Было страшно: стрельба, взрывы… «Хезболлисты» к русским журналистам всегда относились с симпатией (исторически) и давали снять, как они выпускают ракеты в сторону Израиля. Только после этого у группы есть всего несколько минут, чтобы убраться подальше: израильтяне отвечают со своих беспилотников сокрушительно. Так мы и попали в тот день.
Британский журналист спросил: «И сколько вы за это получите?» Мы говорим: “Зарплату и $100 в день». «А сколько у вас получается суточных?» — «$100 в день». В ответ он нам рассказал, что у них только за одно то, что съемочная группа сидит в Бейруте во время бомбежки, выходило $800 в день, а при выезде на передовую есть страховка, и получается $5 тыс. Поэтому они всегда посылали на съемки стрингеров с камерами, которые все для них снимали за какие-то смешные деньги. Когда он ушел от нас, пьяный, кто-то из коллег поднимает голову и говорит: «Ребята, а у меня у одного была мысль продать ему это видео?» — «Нет, у всех». Но никто не продал.
В Ливане тоже был свой доверенный гид. Он проводил по подземным туннелям в лагерь палестинских беженцев, когда его пыталась взять штурмом ливанская армия. Были и знакомые министры, которые всегда помогали с инсайдерской информацией, и мы рассчитывали на их помощь в случае ЧП. Это сотрудничество нарабатывалось годами.
Я всегда считал и считаю, что корреспондент — ответственный за съемки и жизнь группы. Он дает коллегам команду, куда бежать, куда не бежать, что снимать, что не снимать, куда ехать, а куда не ехать. Продюсер из Москвы может сделать многое, продюсерские службы сейчас стали развиваться. Но корреспондент, получив от продюсера какие-то данные, дальше должен сам работать с этими контактами. А иногда просто невозможно подстелить соломку. Автор поверил продюсеру, а были найдены совсем не те люди, не с теми налажены отношения…
Корреспондент — ответственный за съемки и жизнь группы. Он дает коллегам команду, куда бежать, куда не бежать, что снимать, что не снимать
Многое решает случайность. Однажды мы снимали учения спецназа в Чечне рядом с Грузией, «военную сказку», казалось бы, ничто не предвещало, участники боев стреляли холостыми. И вдруг мой оператор получает двойное пулевое ранение в живот: оказывается, патроны были боевые. Это была трагическая невероятная случайность, как часто и бывает в других случаях. И все же надо ответственнее подходить к таким съемкам. Ты рискуешь своей жизнью, браваде здесь не место. Нужно уметь вовремя среагировать, перейти на язык той страны, где ты находишься, знать хоть какие-то фразы: «Мы журналисты», «Не стреляйте» — как минимум.
Даже когда ты приезжаешь по туристической визе с камерой-ладошкой, сразу попадаешь под колпак — дураку понятно, какой турист приезжает в страну, где идет война? Я, приезжая в любую страну, сразу шел к местным журналистам, чтобы найти темы, понять политическую расстановку: кто с кем и за что. Плюс они мне выдавали контакты, после этого я понимал, куда мне лезть, а куда напрямую не стоит. Особенность африканских стран в том, что здесь, как и на Востоке, нельзя форсировать ситуацию. Очень часто руководство компании требовало от нас делать как можно больше материалов, как можно быстрее — чтобы командировка была покороче и пожирнее на репортажи. Все экономят деньги, но нужно приехать, осмотреться, посидеть, выпить, с кем нужно. И решить, как действовать.
Сергей Гранкин, Славянск, 2014 год
Сергей Гранкин. «Не афишировать, что вы журналисты — нормальная практика»
— израильский журналист, военный корреспондент
Понятно, что любая поездка в такую страну, как ЦАР, или в зону боевых действий — всегда опасность. Иногда не помогает самая тщательная подготовка. Я помню, мы пробирались через Турцию партизанскими тропами в тогда еще саддамовский Ирак. Русскоязычное телевидение, не очень большой бюджет. Приехали, на месте нашли фиксера, переводчика, он нас связал с партизанами, и за 200 баксов нас ночью переводили через Тигр. Небезопасное развлечение, но выйти в эфир из саддамовского Ирака нам, израильтянам, казалось очень престижным. И мы это сделали. А коллеги с «Би-Би-Си» приехали с целой командой, у них была огромная группа логистики, но их джип накрыло американской ракетой. Мы жили в одной гостинице, то есть все происходило у нас на глазах. В свою очередь, съемочная группа CNN заплатила за плот, потому что вброд переходить реку они не хотели. Их унесло в Сирию, и там они просидели в тюрьме до конца войны. Так что ситуация может развиваться совершенно неожиданно, дело тут не только в бюджете и подготовке, может просто не повезти.
«Би-Би-Си» приехали с огромной группой логистики, но их джип накрыло ракетой у нас на глазах. Дело тут не только в бюджете и подготовке, может просто не повезти
Я лично такие поездки всегда готовлю сам. Если посмотреть мою переписку с редакторами или продюсерами, она касается конкретных вещей: когда будут деньги. Остальное — «хаха, хихи, привет» и какое-нибудь селфи. Вообще в современном мире выкладывать сведения о своих поездках в открытый доступ просто небезопасно. Простой пример: я получу какой-нибудь паспорт, кроме израильского, поеду в Сирию или Ливан, где «Хезболла» отслеживает израильтян. Необходимо будет скрыть все следы пребывания в сети, в письмах я буду очень немногословен, но в секретной переписке буду координировать дальнейшие действия. Для координации нужно 2-3 человека — какой-то внешний продюсер, человек на месте и съемочная группа. Этого вполне достаточно, большего не может дать никто.
Я слышу обвинения в адрес Ходорковского, но я в свое время был в Ираке и работал на Гусинского. И я страшно ему благодарен за то, что он, во-первых, предоставил деньги на эту поездку — не очень много, как я уже сказал, но нам хватило, — и, во-вторых, он абсолютно не вмешивался в нашу редакционную работу. Если взвалить ответственность за происходящее в районе съемок на спонсора, то спонсор будет ответственен и за результат: он будет спрашивать с тебя тексты, он будет следить за материалом, а это уже неприемлемая ситуация.
В таких местах не афишировать, что вы журналисты, — нормальная практика. Как израильтянин я не имею права посещать Палестину, но как журналист не имею права ее не посещать. Соответственно, въезжая туда, не ежедневно, но довольно часто, я не демонстрирую израильские документы, потому что они меня подведут. Мало ли, какой-то человек заехал на рынок, пришел машину починить, поставил камеру (у меня маленькая камера для таких случаев есть), что-то поснимал. Если нет людей вокруг, я могу и стендап записать. Пару раз меня задерживала палестинская полиция. К счастью, с ними особых проблем не возникло, но было крайне неприятно.
В ЦАР я не был, но в Зимбабве, на Синайском полуострове, в Египте, где идет война, если ты журналист, то это конец. Тебе нужно обращаться в Каир, ждать аккредитации несколько месяцев, а потом к тебе приставят сопровождающего от местных властей, и на поездке уже можно ставить крест, она просто станет неактуальной. А можно на тот же Синайский полуостров или в Зимбабве, как я это сделал, поехать в качестве туриста: у всех сегодня есть фотоаппараты, которые работают как видеокамеры, технические приспособления. С ними можно спокойно делать репортажи. Кроме того, пресс-карта зачастую привлекает к тебе внимание местных властей, которые далеко не всегда доброжелательно настроены к журналистам. Если можно этого избежать, лучше это сделать. Однако мне очевидна цепочка событий: ребята приехали к базе Вагнера, через три часа их по чьей-то наводке задержала полиция. А еще через два часа шофер, которого полицейские отводили в сторону, повез их в темноту, в лес, изменив маршрут.
Роль фиксера тоже нужно проверять. Иногда у тебя просто нет выбора. Например, когда мы снимали в иракском Курдистане и пересекали границу с Турцией, турецкие власти приставляли к нам переводчика. Понятно, что он был фактически в погонах, да и языком не очень владел, но свою профессию знал четко, и без него мы не могли никуда поехать, ничего снять, и это очень мешало. Таковы были условия игры, продиктованные властями Турции.
Конечно, лучший вариант — найти местных проводников. Индустрия помощи западным журналистам в странах третьего мира, как правило, неплохо развита — это хорошие деньги, интересная и не пыльная работа. Практически в любой стране можно найти человека, который тебе поможет. Как правило, с годами нарабатывается опыт, связи, знакомые. Я так понимаю, что ребятам этого Мартина тоже посоветовал какой-то знакомый. Но вполне вероятно, что это изначально была подстава.
Есть места, где без охраны просто невозможно находиться, как раз в Африке таких стран много. Хватает их и на Ближнем Востоке, та же Сирия. Без вооруженного сопровождения журналист с камерой в нищей стране, где на доллар можно жить неделю, сам по себе представляет объект интереса — даже без всяких политических соображений.
Без вооруженной охраны журналист с камерой в нищей стране, где на доллар можно жить неделю, представляет объект интереса даже без всякой политики
Нужно очень тщательно учитывать особенности конкретного региона: где какие народы живут, какие у них разногласия. Например, я ездил в Зимбабве и внимательно изучил тему: там есть две народности — шони и матабеле. Шони – это правящий сегодня народ, они победили, и сегодняшний президент — представитель этого племени. Матабеле — что-то вроде палестинцев, они проиграли гражданскую войну, их притесняют, обижают, но есть целый район — партизанские территории, где ты не проедешь без сопровождения вооруженного батальона. И только если все это грамотно просчитать, там можно выжить.
Еще ни разу за свой 30-летний опыт работы я не говорил «нет» людям, которые приходили ко мне с деньгами и предложением поехать в командировку. Совсем уж безумных предложений — днем полететь на солнце — не было, понятно, что нужно лететь ночью. Если предлагают совсем непроходимые для меня как израильтянина страны, там можно нанять съемочную группу и поддерживать с ними связь. Предложат поехать в ЦАР — я с удовольствием соглашусь.
Пару лет назад у меня была поездка, вообще никак не организованная. Я поехал в лагерь палестинских беженцев, в один из центров сопротивления. Там настолько опасно, что даже палестинская полиция туда не заходит, они боятся. Там сидят реальные отморозки — боевики, сторонники бывшего губернатора Газы, и сейчас, когда президент автономии приболел, они сильно активизировались.
Расчет был следующий: я быстро подскочу к лагерю, я все-таки новостник, мне не нужно было делать расследование, я и так знал, что там происходит. Задача была простая — встать, быстро сделать стендап, повести камерой вправо, влево, зафиксировать момент присутствия. К сожалению, в новостях без шоу невозможно — для аналитики это необязательно, а для картинки очень важно.Я посчитал риск приемлемым и поехал — один, даже не стал брать оператора, потому что действительно было стремно. Я встал, успел все снять, даже свой стендап, и, уже когда складывал оборудование в багажник, ко мне подошли четыре человека, один из них показал пистолет, посадил меня в мою машину за руль, ткнул пистолет в бок и сказал: «Ну, поехали направо». А направо – это лагерь беженцев, это все, кранты, меня бы никогда не нашли.
Он посадил меня в мою машину, ткнул пистолет в бок и сказал: «Ну, поехали направо». А направо – это лагерь беженцев, это все, кранты, меня бы никогда не нашли
Я не знал, что делать, опыт большой, но такой полной безысходности, пожалуй, я никогда не испытывал. Были снаряды, которые рядом рвутся, но это не так страшно — пролетел мимо, ты пугаешься постфактум. Попытаться убежать? Гоняться с ними по лагерю беженцев? Это же не американский детектив. Поехать с ними, надеясь на переговоры? Бывало и такое — спасали и выкупали. Но военным журналистам очень важно иметь некоторое количество удачи.
Меня спасли палестинские школьники. Как раз прозвенел звонок, они вышли на улицу и увидели мою машину с израильскими номерами. Сработал естественный рефлекс — они схватили камни и стали кидать в стекло. Опыт большой, они попали в боковое стекло со стороны боевика и разбили ему голову. Он выскочил из машины с пушкой и кричал по-арабски, в вольном переводе: «Вы что, попутали?» — а за ним и его охрана высыпала. А я сижу за рулем, машина заведена, и я просто нажал газ в пол, и на вторую скорость переключился уже на израильском КПП. Если бы меня увезли, тоже появились бы конспирологические версии, изучали бы мою деятельность, смотрели бы, кому я в тот день звонил и что писал, почему выбрал для поездки именно лагерь Балата. А ситуация простая: нарушение техники безопасности, которая привела к несчастному случаю на работе.
На такие действительно лихие операции я всегда еду один, никогда не беру с собой никого. Если я еду не один, то в несколько десятков раз более тщательно просчитываю все варианты развития событий, потому что отвечаю за жизнь другого человека. За 30 уже лет работы в этой области я шесть раз был ранен, но моего оператора ни разу даже не поцарапали.
Юрий Мацарский
Юрий Мацарский. «Когда я попал в тюрьму в Каире, продюсер сказал, что я страшно виноват»
Российский журналист
В постсоветских редакциях никто никогда толком не занимается организацией работы журналиста из редакции. Никто не готов — нет людей умеющих, понимающих, как это делать, как спродюсировать работу репортера где-то там за пределами столицы.
Я помню две показательные истории. Первая — это поездка на только начинавшуюся «Арабскую весну», я туда отправился вообще с пустыми руками, потому что я приехал с утра в редакцию, а мне говорят: «А что ты приехал? У тебя через 2,5 часа самолет». С собой не было ни денег, ни запасной одежды — я просто взял и полетел в Каир. Хорошо еще, потом какие-то деньги мне прислали на карточку.
Командировка на Фукусиму: я прилетел в аэропорт Норито в Токио, у меня на карте $50. Билет на автобус до Токио стоит 30, мобильный телефон, по которому можно было хоть с кем-то связываться (GSM-связи в Японии тогда не было, мой не работал), тоже стоит $30. У тебя есть выбор: или взять телефон напрокат и идти пешком до Токио, и оттуда — в Синдай на Фукусиму, или добраться до Токио на автобусе и все вопросы решать на месте.
Однажды я оказался в тюрьме в Каире. Меня задержали прямо на улице в разгар революции. Был приказ вице-президента Сулеймана ловить всех, кто представляется иностранным журналистом, потому что все они на самом деле шпионы. Меня задержал «Мухабарат» <главная гражданская спецслужба Египта, отвечает как за внутреннюю, так и за внешнюю безопасность, — примечание The Insider> прямо во время прямого включения, они отвезли меня в тюрьму.
В дело вмешался какой-то высокий военный чин, и меня выпустили, но когда я связался с редакцией, выяснилось, что я страшно виноват. Продюсер новостей устроила мне истерику: они на меня рассчитывали, я должен был выходить в прямой эфир, закрывать какие-то дыры в этом самом эфире, но я не подготовился к работе! И вообще меня по-хорошему надо оштрафовать за такое отвратительное выполнение обязанностей! Как меня угораздило попасть в Каире в тюрьму? Мне должно быть стыдно теперь!
В командировках — в Секторе Газа, в Сирии — часто встречаешь коллег, которые родились в таком же Советском Союзе, что и ты, ходят они по тем же улицам, по которым ты ходишь. Но работают они на крупные иностранные издательства или агентства. Просто в качестве примера: у журналиста, с которым мы вместе работали, в том числе на «Арабской весне», в списке командировочных расходов есть пункт — «патроны». Это патроны для людей, которые охраняют его в горячей точке. Я себе не представляю, чтобы какая-нибудь редакция, на которую работал я, купила бы мне патроны.
Вспоминаю, как пару лет назад я ездил в очередной раз в Ирак, и редакция, которая меня туда отправляла, купила мне только билеты туда и обратно. Я говорю: «Подождите, но там нужно передвигаться, нужно платить на блокпостах, потому что не всегда удается договориться без денег, там нужно обеспечить связь, сим-карта стоит порядка $40, с учетом интернета, роуминга — нужно хотя бы сотку на эти две недели». «Мы тебе билеты купили, а дальше ты сам разбирайся, но смотри, если мы вдруг узнаем, что ты у других берешь деньги на эту поездку, то тебе будет минус».
Редакции на постсоветском пространстве почти никогда не возглавляют люди, которые занимались настоящей полевой журналистикой
Почему так происходит? Есть несколько простых ответов на этот сложный вопрос. Первый, редакции на постсоветском пространстве почти никогда не возглавляют люди, которые занимались настоящей полевой журналистикой. Репортер, который где-то бегал, ползал на собственном брюхе и побывал в интересных командировках, не руководит редакцией. У него есть масса дел поинтереснее, а руководят медиа те, кто сидел в кабинетах или, в лучшем случае, когда-то ходил на пресс-конференции. У них даже в мыслях нет, что, оказывается, нужно тратить отдельные деньги на фиксера, кто такой этот фиксер, зачем он нужен, откуда их берут. Этими вопросами в большинстве редакций на постсоветском пространстве не задается никто.
Бывают разные случаи: где-то что-то происходит, и ты бросаешь все и летишь, и хорошо, если успеешь заехать домой за бронежилетом и сменной одеждой. Если не успеешь — летишь так, без бронежилета, без ничего. В Египте у меня даже носков на смену не было, приходилось все с себя вечером снимать, стирать, несколько часов сушить феном, и бежать назад на Тахрир. Потому что надо работать!
Другой вариант – это когда ты готовишь командировку. Например, когда я организовывал интервью с Асадом — все, что должна была сделать редакция – это поставить несколько штампов на факсе, который я отправлял в Сирию. Их задача была доказать, что, действительно, я свой человек и хочу встретиться с вашим президентом. Там, как и в большинстве редакций, просто нет сотрудников, которые занимались бы аккредитациями, распорядком движения, определением максимально безопасных маршрутов, поиском переводчиков, водителей и так далее. Ты приезжаешь на местность, во второй раз у тебя есть номер телефона коллеги или таксиста. Если это первый приезд, то ты начинаешь искать контакты с нуля буквально из аэропорта. На это тратится огромное количество времени, сил, но тебя уже дергают из редакции, им уже срочно нужны результаты. Они начинают кричать: «Мы тебя отправили, почему ты до сих пор ничего не прислал?». Ты им объясняешь: «Слушайте, я до сих пор пытаюсь понять, что происходит, я не понимаю на этом языке, у меня нет разрешения на проезд из одной точки в другую. Я сейчас застрял на полицейском блокпосту, чтобы понять, где это разрешение получить».
Фиксер понимает, что за 10 дней получит свою зарплату за полтора года, но очень страшно и это никаких денег не стоит
Фиксеры ищутся непросто и легко теряются. Во время операции «Облачный столп» в Газе коллеги из одной европейской страны дали контакты преподавательницы английского языка, которая была у них фиксером на каких-то съемках и очень им помогла. Мы с ней созвонились, договорились, молодая девушка, очень толковая, с отличным английским. Сошлись на $100 за день — все-таки постоянные бомбардировки, повышенная опасность. При ее зарплате преподавательской в $60 в месяц. Но она даже первый день не доработала. Сказала, что она, конечно, понимает, что за 10 дней получит свою зарплату за полтора года, но очень страшно и это никаких денег не стоит. Вот и оказываешься внезапно на заблокированной со всех сторон территории, которую все время бомбят, без человека, который хотя бы в местной географии ориентируется. Выходил из ситуации, советуясь по телефону с бежавшим из Газы в Египет журналистом, что, конечно, подпадает под определение «песок — неважная замена овсу».
Надо понимать, что журналисты не всегда воспринимаются как нейтральные наблюдатели. У меня была ситуация на сирийско-турецкой границе со стороны Сирии. Там шли бои между двумя группировками боевиков, а третья уже подползала. Одна из групп перехватила радиоэфир и подслушала, что к противнику приехали журналисты. Боевики сразу же усилили минометные и артиллерийские атаки. По их представлениям, если журналисты приехали, значит, поддерживают противника и нужно их уничтожить, чтобы они не распространяли информацию.
Если в войне участвуют цивилизованные люди, карточка «пресса», шлем — решают многие проблемы. Но если ты имеешь дело с путинскими архаровцами, с ЧВК Вагнера и прочими дикарями, пресс-карта только мешает делу. Чем менее ты заметен, чем меньше привлекаешь к себе внимания, тем лучше. Если же перед боевиками стоит задача пасти, ловить, избивать или убивать именно журналистов, то они найдут способ выяснить, кто здесь журналисты, а кто нет.
Если ты имеешь дело с путинскими архаровцами, с ЧВК Вагнера и прочими дикарями, пресс-карта только мешает делу
Вообще журналистика на постсоветском пространстве в большинстве случаев превращается в прислугу власти. Как только редакциями будут руководить умные и порядочные люди, которые понимают, что они несут ответственность не перед администрацией президента, а перед семьями тех, кто на них работает, и душа у них будет болеть не за то, что завтра какой-нибудь Песков на скайп-конференции их высечет, а что завтра надо будет в глаза детям и супругам погибших смотреть, тогда все будет в порядке, тогда все заработает, как оно должно работать.
BBC, Джон Симпсон, Ирак 2003
Шон К. «Говорить, что ваши ребята в Африке поступили глупо — несправедливо»
Европейский журналист на условиях анонимности
В основном, такие поездки возникают спонтанно. Возник конфликт — значит, надо ехать. Заранее приготовиться к такому повороту в мире новостей невозможно — ни из России, ни из любой европейской страны. Ситуация накаляется, а пока она не накалилась, эта точка на карте никому не интересна и становится нужна только, когда появляются «горячие» новости. На реакцию нет времени, поэтому все делается максимально быстро, стараешься договориться, чтобы тебя на месте встретил хоть какой-то стрингер — кто это будет, редко известно заранее. Это неправда, что якобы на Западе люди всегда могут подготовить такую командировку и обеспечить собственную безопасность. Так говорят, чтобы успокоить ответственных редакторов.
Бывает обратная история, у крупных западных телеканалов — когда бывшие спецназовцы следят за безопасностью съемочной группы, я это видел, в Украине, например, но у меня такого опыта нет.
На месте, в зависимости от того, что хочет от тебя твой работодатель — ты либо рискуешь и едешь на передовую, либо выбираешь остаться в городе, где есть пункты передачи информации, спутниковые тарелки и хороший интернет, чтобы выходить в эфир.
Все варианты ты определяешь на месте! Работодатели тебе говорят, конечно, «будь внимателен, не рискуй», но делают они это только лишь для того, чтобы защитить себя, прикрыть собственную задницу. Ответственный редактор по негласному кодексу не может прямо признать, что говорит это из страха потерять работу, если с тобой что-то случится.
На Западе редакторы тебе говорят «будь внимателен, не рискуй», но делают они это только лишь для того, чтобы прикрыть собственную задницу
Если бы редакторы дали мне задачу — разоблачить ЧВК «Вагнер», то я, конечно, ни за что не поехал бы в такую командировку, потому что это огромный риск, результат мы видим, как на ладони. Если тебя приглашают правительственные войска, официально, показывают тебе то, что хотят показать, а ты осторожно добавляешь информацию от противоположной стороны — и получается взвешенный материал, тогда нет причин отказываться от поездки. В случае ЦАР материал вышел бы слишком похожим на заказуху, велик риск потерять репутацию.
То же самое Украина — мне было сложно одновременно в течение нескольких дней находиться со стороны правительственных войск, и со стороны — ДНР и ЛНР. Приходилось одну из позиций или представлять в пересказе — текстом, или пользуясь услугами стрингеров, тогда нужна вторая команда, и иначе никак — потому что перебраться через пропускные пункты — очень опасно, даже заниматься организацией таких переходов нет никакого смысла.
Когда ты находишься в горячей точке длительное время, понимаешь, что для выхода в эфир ты должен ехать на передовую — чтобы получить свежую информацию, испытать эмоции. В этот самый момент ты можешь угодить в ловушку. У меня такое случилось однажды в Украине, когда вокруг аэропорта в Донецке начались мощные бомбежки и форсированный обстрел «градами». Я подумал тогда «сейчас нужно просто включить заднюю иначе может быть поздно». И слава богу, что люди, которые были рядом со мной, видели ситуацию аналогично, они оказывали помощь жителям тех кварталов, которые постоянно были под огнем. Это были отчаянные ребята, они привозили тем несчастным продукты. Там было просто очень страшно, но никто меня туда не отправлял, я сам решил ехать, потому что понял, что иначе не смогу передавать достоверную информацию: сидя в городе продолжительное время, ты ярких впечатлений точно не получишь. Очень часто репортер сам организует себе «челендж», но, по крайней мере, на Западе нет никакой силы, которая бы заставила тебя ехать в зону боевых действий — никто над тобой не висит «Делай это! Делай то!» Ты сам понимаешь, что риск — это то, что делает твою работу интересной. Похожие истории со мной происходили и в Афганистане, и в других горячих точках.
В некоторых ситуациях, ты рад уже тому, что у тебя просто есть какой-то контакт на месте, куда тебя отправили. Ехать надо, ты горишь, у тебя страсть к работе — с другой стороны, важен и денежный вопрос, будем честны, такие командировки хорошо оплачиваются. Иногда бывает, что ты вообще никого не знаешь на месте, у меня были такие ситуации в Ираке, ты решаешь это все по мере их поступления.
И говорить, что ваши ребята в Африке в чем-то виноваты или поступили глупо — несправедливо. Все, кто сейчас уверяет «мы так не работаем, мы всегда заранее все уточняем и проверяем» лукавят, потому что всем приходится работать с колес, как говорит спецназ. Ты не можешь заранее все гарантировать, особенно когда ты оказался в новой стране и мало что понимаешь в конфликте, который тут разгорается. Особенно, когда у тебя за спиной не крупный работодатель, а небольшая телекомпания, производитель или продакшн. Это просто часть работы, иногда ты можешь работать с надежными, проверенными людьми, но чаще — ты принимаешь решение спонтанно. Это суть профессии, потому что «горячая точка» — это война, непредсказуемая вещь.
Игорь Недорезов. «Брали с собой гранаты на случай плена — лучше себя подорвать чем терпеть пытки»
Военный корреспондент, Санкт-Петербург
За две войны, на которых я пробыл, ни одна командировка не длилась больше, чем две недели. Потому что потом начинает клинить, когда постоянно видишь горе, когда видишь кровь, слезы. Такое у нас было такое джентльменское соглашение: в командировки выезжал я, Саша Жуков, Игорь Максименко, Андрей Акимов, всех не перечислить — сейчас многие из них стали медийными лицами в Петербурге, кто-то живет за границей. Мы работали в Международном телевизионном агентстве, приходилось постоянно меняться каждые эти две недели — мы друг другу передавали две гранаты, две «лимонки».
Причем одна из них была для наземного боя, РГД, ручная граната, дистанционная, а другая — для ситуаций в горах, так сказать. Когда обычную «лимонку» кидаешь, она взрывается через четыре секунды, а когда бой происходит в горах, гранату бросаешь вверх, и она может скатиться вниз за эти четыре секунды, поэтому мы брали гранаты, которые взрываются от прикосновения.
«Лимонки» были нужны на случай, если кого-то из нас будут брать в заложники, начнут пытать, издеваться, поэтому лучше себя подорвать, нежели грустить там в плену.Однажды корреспондент Гена Коноплев приехал сменить меня в Чечню, он не согласился брать гранату и сказал:«Я не смогу себя подорвать», и мы пошли их взрывать, я не мог их увезти с собой в Питер. Жили тогда в Назрани, это была первая чеченская кампания, и в Грозном было опасно. Останавливались мы в гостинице «Асса», у входа был небольшой водоем, а в воду бросать «лимонки» лучше, когда бросаешь их в воду, ощущение, как будто водичка закипела и нет никакой детонации. Пошли, засели в кустах, и я бросил одну, а Генка не добросил, зараза. И она взорвалась по полной программе — это был искусственный водоем с бетонными откосами, было очень громко и где-то в пяти сантиметрах от моей головы пролетел осколок. Он воткнулася в дерево, теперь он хранится в моей домашнем архиве. Возвращаемся в гостиницу, а там, как выяснилось, нефтяной магнат Гуцериев встречался с кем-то важным, может даже с Медведевым. Мы заходим в гостиницу, а там весь ОМОН на ружье — с автоматами.
На войну надо ехать с чистой головой. Во-первых, ни при каких обстоятельствах не пить алкоголь… у меня всегда была такая привычка, если вижу, что на дороге лежит камушек, надо его обязательно пнуть, как футболист себя чувствуешь. А на войне ни в коем случае нельзя ничего пинать, потому что это может оказаться закладка, бомбочка или граната, которую ты не распознаешь. Себя нужно постоянно сдерживать, держать в рамках и контролировать каждую ситуацию. И еще очень важный момент – это чуйка.
Есть дом, можно в него зайти, но если тебе душа говорит: «Не ходи, не надо», — лучше не ходить. Потому что хочется внутрь попасть, интересно, может, что-нибудь снимем, но лучше не ходить, потому что попадешь в какую-нибудь задницу.
Когда мы ехали освещать вторую чеченскую войну, нужно было обязательно иметь аккредитацию, Ястржембский, тогдашний советник президента, выдавал разрешение. Когда меня гаишники останавливают даже сейчас, я им показываю эту ксиву, она выглядит, как банковская карточка. Они мне сразу честь отдают, потому что всех ментов — и гаишников, и просто постовых — прогоняли через Чечню, чтобы кровью замазать или еще по каким-то причинам. Удостоверение участника боевых действий мне тоже выдали.
Иностранных журналистов туда, как правило, не пускали, не аккредитовывали, и мы их протаскивали на своих завязках через ментов, военных. Мы ездили и снимали материалы, а потом отдавали европейцам, обычно это были немцы и финны, и они уже монтировали. А вечером это было «евровидение» так называемое, у них была специальная площадка, с которой они выходили в прямой эфир и рассказывали: «Вот сегодня мы пережили то-то и то-то». Сами-то они ничего не видели – это был наш материал.
После того, как Масхадова выбрали президентом, объявили затишье, договорились не стрелять. Мы с финскими журналистами поехали в родовое село Басаева, его штаб выделил нам целый военный «хаммер». До этого мы уже сделали интервью с Масхадовым, Яндарбиевым, Удуговым, они все были доступны, а Басаева — не поймать. Жили мы у него дома, а его все нет и нет. Четыре дня мы с иностранными журналистами провели у него — с отцом, с мамой, двумя братьями. Братья нам говорят: «Поехали косуль стрелять в горы?» «Поехали». Страшно, у меня два финна, вдруг водитель рассказывает, что Хаттаб зашел со своими боевиками на молочную ферму, можно попробовать с ним интервью сделать. А мне-то жутко страшно — он как раз тогда журналистов начал брать в заложники, но отказаться, тем более, нельзя.
У нас поджилки тряслись, честно, он выходит — двух пальцев на руке нет, такой Хаттаб, он головы отрезал нашим, такой монстр. Он сел в кресло и говорил по-арабски, на нем белый шарф, две пулеметные ленты, сзади ковер и какие-то нереальные искусственные цветы. Если честно, он говорил только пафосные вещи: мы победим, у нас шариат, короче, херня. На любой вопрос отвечал какими-то лозунгами, не очень интересное интервью, но оно было.
Исповедь военкоров. Как редакции (не) заботятся о журналистах, отправляя их в горячие точки