Нет ничего удивительного в обилии политических спекуляций после ноябрьской террористической атаки на Лондонском мосту, когда Усман Хан смертельно ранил двух человек, а затем был застрелен полицией. В частности, премьер-министр Соединенного Королевства Борис Джонсон сразу призвал к увеличению сроков тюремного заключения и прекращению «автоматического досрочного освобождения» осужденных террористов.
За два десятилетия, прошедших после терактов в Соединенных Штатах 11 сентября 2001 года, терроризм стал архетипическим видом паники в западном мире. Страх, что террористы прячутся за каждым углом, планируя массовое уничтожение западной цивилизации, использовался правительствами Великобритании и США для ужесточения законодательства и получения дополнительных надзорных полномочий. А также, естественно, ведения войн.
На самом деле терроризм в Западной Европе ослабевает с конца 1970-х годов. Согласно Глобальной базе данных о терроризме (GTD), в Западной Европе, в период с 2000 по 2017 годы, было 996 смертей от терроризма по сравнению с 1833 за 17-летний период с 1987 по 2004 годы, и 4351 в период между 1970 (когда начался сбор данных GTD) и 1987 годами. Историческая амнезия все больше затмевает память о терактах, произошедших в Европе: банде Баадера-Майнхофа в Германии, «Красных бригадах» в Италии, ИРА в Великобритании, терроризме басксков и каталонцев в Испании, и терроризме в Косоваре в бывшей Югославии.
Ситуация явно отличается в США — не в последнюю очередь потому, что данные сильно искажены атаками 11 сентября, когда погибло 2996 человек. Но даже если мы проигнорируем эту аномалию, ясно, что с 2012 года число смертей от терроризма в Америке неуклонно растет, полностью изменяя прежнюю тенденцию. Однако большая часть этого «терроризма» является просто следствием свободного обращения оружия.
Безусловно, исламистский терроризм представляет собой реальную угрозу, главным образом на Ближнем Востоке. Но необходимо подчеркнуть два момента. Во-первых, исламистский терроризм — как и кризис с беженцами — в значительной степени результат усилий Запада по «смене режима». Во-вторых, Европа на самом деле гораздо безопаснее, чем раньше, отчасти из-за концепции Европейского союза в отношении поведения правительств, и частично из-за совершенствования антитеррористических технологий.
Тем не менее, по мере того как число смертей от терроризма уменьшается (по крайней мере в Европе), тревога на этот счет растет, предоставляя правительствам оправдание для введения дополнительных мер безопасности. Этот феномен, в результате которого коллективная реакция на социальную проблему усиливается по мере уменьшения самой проблемы, известен как «эффект Токвилля». В своей книге « Демократия в Америке» 1840 года Алексис де Токвиль отметил: «Естественно, любовь к равенству должна постоянно расти вместе с самим равенством, и что оно должно расти за счет того, чем оно питается».
Более того, существует связанное с этим явление, которое мы можем назвать эффектом Баадера-Майнхофа: как только вы обращаете внимание на что-то, вы начинаете все время это видеть. Эти два эффекта объясняют, как наши субъективные оценки риска настолько резко расходятся с фактическими рисками.
Запад стал самой склонной к риску цивилизацией в истории. Само слово происходит от латинского risicum, который использовался в средние века только в очень специфических контекстах, обычно относящихся к морским профессиям и возникающему морскому страховому бизнесу. В судах итальянских городов-государств XVI века Риччио ссылался на жизнь и карьеру придворных и принцев, и связанные с ними риски. Но это слово использовалось не часто.
Только с научной революцией риск начал использоваться шире. Современное человечество воздействует на мир природы и контролирует его, и поэтому рассчитывает степень опасности. В результате трагедия больше не должна быть нормальной чертой жизни.
Немецкий социолог Никлас Луман утверждал: после того как отдельные действия стало можно просчитать, предсказать и предотвратить последствия, не было никакой надежды вернуться в это состояние блаженного невежества, в котором ход будущих событий был оставлен на усмотрение судьбы. Как загадочно сказал Луман, «ворота в рай по-прежнему закрыты термином «риск».
Экономисты также считают, что все риски измеримы и, следовательно, контролируемы. В этом отношении они повторяют тех, кто говорит, что риски безопасности могут быть минимизированы путем расширения полномочий по надзору и совершенствованию методов, с помощью которых собирается информация о потенциальных угрозах. В конце концов риск — это степень неопределенности будущих событий, и, как писал Клод Шеннон, основатель теории информации, «информация — это решение неопределенности».
Очевидно, безопасность важна, но это достигается ценой беспрецедентного вторжения в частную жизнь граждан. Право на конфиденциальность информации, которое в настоящее время гарантируется Общим регламентом ЕС о защите данных, все активнее конфликтует с требованием о безопасности. Вездесущие устройства, которые видят, слышат, читают и записывают все вокруг, собирают множество данных, из которых можно сделать выводы, прогнозы и рекомендации о наших прошлых, настоящих и будущих действиях. Перед лицом пословицы «знание — сила», право на неприкосновенность частной жизни меркнет.
Западная цивилизация боится терактов даже несмотря на то, что число погибших падает