— Соглашение правительства с нефтяниками действует до 31 марта. Удастся ли до этого срока в отсутствие форс-мажоров сдерживать цены на топливо?
— На 100%.
— Сейчас цена бензина на АЗС справедливая?
— На наших — да. Она рассчитана в соответствии с указаниями и рекомендациями Минэнерго.
— Соглашение понадобится продлевать после 31 марта?
— А цена на нефть будет выше или ниже?
— То есть ответ «поживем — увидим»?
— Мы рыночные цены отменим или нет? На самом деле, важно сохранить рыночное ценообразование — это первое. Второе — надо как-то обсудить, я думаю, что этот период времени до 31 марта будет связан с подготовкой универсальных решений, а не просто ручного управления.
Универсальные решения должны быть связаны с плавающим акцизом, с переносом акциза с НПЗ на колонку, что позволит и бороться с контрафактом, и перевести этот налог на потребителя, а не на заводы.
В-третьих, мне кажется, важно реализовать наше предложение, которое касается распределения справедливой нагрузки на добывающие компании по обеспечению внутреннего рынка (речь идет о том, чтобы каждая нефтекомпания направляла на переработку не менее 17,5% добываемого сырья, впрочем, все крупные участники рынка в России уже это делают.— “Ъ”). Мы (имеются в виду все российские нефтяники.— “Ъ”) добываем примерно 520 млн тонн нефти в год в стране (по официальным данным, в 2017 году в России добыто 547 млн т нефти с учетом газового конденсата.— “Ъ”). Мы абсолютно точно понимаем задачу, которую ставит президент страны — наполнить розничный рынок доступным и экономически обоснованным по цене топливом. Что это значит? Мы (Россия в целом.— “Ъ”) потребляем 90 млн т нефтепродуктов. Это как раз и есть 17,5% от общего количества добычи. Значит, если мы наполним рынок этим объемом, то никакого риска дефицита не будет (на самом деле, на переработку уже и так идет более половины российской нефти, в 2017 году, например, это 51%.— “Ъ”). Это самое главное. Больше того, если рынок будет заполнен, то, вероятно, и цена снизится, потому что не будет рисков дефицита, правильно? Вот над этим и надо работать. Нам нужны универсальные решения.
— Какая цена нефти для «Роснефти» комфортна?
— Любая.
— Даже в случае падения ниже $50?
— Да, мы управляем рисками. Если будет падение цены, значит будем работать над увеличением доли рынка.
— А сокращать инвестпроекты в этом случае планируете?
— Вообще нет. Хорошо, шучу. Будем работать эффективно. Но доля рынка — это серьезный вопрос, будем стараться сохранять ее и наращивать.
— В ЛУКОЙЛе недавно оценили недополученную выручку от сдерживания цен на бензин в 8,5 млрд руб. Каковы будут потери «Роснефти»?
— По-разному можно это оценивать. ЛУКОЙЛ — частная структура, им проще работать, они могут любые цифры подтверждать, анализировать, а мы рыночная компания. Мы предоставляем информацию согласно требованиям Лондонской биржи, в этом разница (акции ЛУКОЙЛа торгуются на Московской бирже, депозитарные расписки — на Лондонской, Франкфуртской, Мюнхенской и Штутгартской фондовых биржах и внебиржевом рынке США.— “Ъ”). У нас все цифры подтверждены отчетами, планами, аудиторами. В этом смысле мы в неравных условиях (требования к раскрытию и аудированию информации для «Роснефти» и ЛУКОЙЛа одинаковы.— “Ъ”). Я бы не хотел, чтобы нас сравнивали с ЛУКОЙЛом, тем более наши поставки на рынок Российской Федерации далеко не сопоставимы.
— Ваши больше?
— Конечно, больше.
— Но при этом крупных нефтяников, вас в том числе, владельцы независимых АЗС обвиняют в завышении оптовых цен на топливо и его недопоставках.
— Как вы считаете, какова доля рынка независимых сетей?
— Думаю, около 30%.
— А вот интересно, почему вы так предполагаете, хотя все говорят, что 60%?
— Все зависит от региона, в центральной России, например, мы явно видим доминирование вертикально интегрированных компаний.
— Я говорю про среднее значение. И хотя независимые сети действительно провозглашают, что у них 60%, на самом деле это не больше 30%. А 70% — у вертикально интегрированных компаний. Но эти 30% как раз и влияют на ценообразование, потому что их поддерживает Федеральная антимонопольная служба. Если мы даем цену ниже, то сразу попадаем на антимонопольное разбирательство, значит, вынуждены даже поднимать цену.
Я приведу пример одного из регионов, где у нас шесть АЗС из в целом 300 работающих. Там ценообразование идет по следующей формуле: есть две монопольные структуры, которые диктуют цены, а также еще десяток посредников с различными названиями, я не всех помню даже, но с тем же собственником, что и в сетях. То есть это цепочка посреднических структур, которые формируют цену и транслируют ее уже на сети. Поразительная вещь. И сделки на бирже происходят в интересах только этих компаний. Вот, например, в Приморском крае есть огромная компания, которая называется «Октан». У нее формально с десяток заправок, и владелец сети на всех углах кричит о том, что вертикально интегрированные компании душат частный бизнес и так далее, а на самом деле именно он формирует ценообразование в регионе.
— Чем можно объяснить такую ситуацию?
— Это одно слово — коррупция.
— Но все-таки как вы ответите на обвинения в том, что вертикально интегрированные компании выдавливают с рынка независимых игроков?
— Кто сказал «выдавливают»? В целом в мире эта тенденция прослеживается, когда сети привязаны к НПЗ. Так и есть. Но при этом у нас сложилась конструкция, когда в отдельных регионах формируются монопольные структуры с устоявшейся схемой поставок, которые нацелены на увеличение стоимости. И даже вертикально интегрированные компании, в соответствии с антимонопольным законодательством, вынуждены подстраиваться. Но мы сейчас с этим будем разбираться очень серьезно.
— По данным Bloomberg, до конца декабря не планируется введения нового пакета санкций в отношении Москвы. С вашей точки зрения, есть в этом дополнительная неопределенность для крупного бизнеса, или вы уже готовы?
— Я вам скажу одно: мы готовы работать в любых условиях.
Сечин заявил, что независимые АЗС притесняют «Роснефть»